Если предпринять прогулку по лабиринту арбатских переулков, то на углу Денежного и Глазовского переулков можно обнаружить прелюбопытный дом, который внешне выглядит как каменный. На деле же он является одним из самых известных памятников московского деревянного ампира или «деревянного классицизма» и позволяет проиллюстрировать процесс гражданского строительства в послепожарной Москве.

«В следующем году у гостиницы («Будапешт») появится еще одно здание на Неглинной улице. Раньше это строение находилось лишь в хозяйственном ведении отеля. Около трех лет назад здание на Неглинке признали аварийным, и все располагавшиеся в нем фирмы выселены. Теперь его решено сломать, а на этом месте возвести новый корпус «Будапешта» с подземным паркингом. Фасад вновь возводимого гостиничного здания будет похож на своего предшественника». (Из газет).

«Дом его, лет пятнадцать-двадцать и более назад, кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств. Молодые ученые, музыканты, живописцы, многие литераторы из круга тридцатых и сороковых годов — все толпились в необширных, неблестящих, но приютных залах его квартиры, и все, вместе с хозяевами, составляли какую-то братскую семью или школу, где все учились друг у друга, размениваясь занимавшими тогда русское общество мыслями, новостями науки, искусств». (И.А. Гончаров)

«Кто только не занимал теперь эти этажи, кто только не бездельничал и не жульничал в них! Впрочем, под ними обитали существа не лучше. В Москве по привычке, исходя из хозяйских выгод, а порой и из почтения к суевериям и предрассудкам, затевая новые строения, редко выламывали подклети, подвалы стоявших здесь прежде палат и хоромин. Свежее дело утверждали на древних основаниях. Пример тому известный нам дом Тутомлиных (или дом Гликерии) на Покровке. А уж в Китай-городе, что ни здание, то с подземельями».

«Бывшие лавки бывшего когда-то шумно-кипящего московского торга с четырех сторон окружали громадный двор. Туда Шеврикука и последовал. „Исполинское сооружение-то какое! — явилось Шеврикуке при взгляде на непрерывные арки трех этажей Гостиного. — Истинно Колизей. А я обреченный гладиатор. На меня сейчас и натравят оголодавших хищников из Карфагена“. Мысль эта тотчас показалась Шеврикуке выспренней, вывернутой к тому же, как перелицованное пальто»

За Тобольском последовал Оренбург, потом Кавказ. На Кавказе Александр вновь встретился с Екатериной. Роман вспыхнул с особой силой. В 1840-м Александр Алябьев и Екатерина Офросимова (овдовевшая к тому времени) обвенчались, и Алябьев переехал к жене на Новинский бульвар. Оттуда он ходил в храм Девяти Мучеников по Большому Девятинскому переулку. Там, 24 апреля 1842 года, живший в столице полулегально Алябьев получил высочайшее предписание выехать в Коломну.

«Я полагаю, что России повезло, что у нее есть такие преступники. Вдвойне же повезло Сибири и Уралу, куда этих негодников сослали и где, благодаря им, наконец возникло культурное общество»… (Ответ жены оренбургского губернатора на упрек в том, что она приглашает на свои вечера сосланного Алябьева).

Раскопки велись около четырех лет, на виду у всей Москвы. Прямо на месте располагались бытовки и полевые лаборатории, там же шла реставрация. Как-то вдруг оказалось, что у Москвы есть археология. Любопытству москвичей не было предела. Тем более что и находок было множество и, поскольку место было влажное, в непосредственной близости от Неглинной, органика сохранилась очень хорошо — кожа, кости, дерево.

Это место никогда не было пустым. Земля в центре города всегда ценилась на вес золота: горели одни усадьбы, на их месте строили другие; разорялись одни владельцы, их сменяли другие, более удачливые и предприимчивые. Плотно застроенным городской квартал оставался вплоть до середины 30-х годов.

Есть в Москве башня, которая даже после того, как ее стерли с лица земли, продолжает обрастать легендами. Последняя возникла не далее, как два месяца назад, и связана она с удивительным совпадением дат.

«На Чистых прудах живет у нас в своем эстетически убранном доме художник, которого имя звучит по-итальянски, но который воспитанием, языком, сюжетами своих произведений принадлежит России. По статуям и бюстам, населяющим двор его, вы легко отгадаете, что это жилище ваятеля»

Расчет братьев оказался верен: никому не было дела до деревенского паренька, из причуды взятого барином в Европу. Поэтому и барин, и мальчонка благополучно пересекли все границы на пути к России. Кто бы мог подумать, что «мальчик» на седьмом месяце беременности?

«И обязательно с гербами», — добавил Иван Григорьевич. Серьезное дело обсуждал купец Губонин: строительство собственного доходного дома. И архитектора искал с особым тщанием: чтобы не маститый был, но многообещающий. «Известные, они ведь и попросят дорого, и замысла моего могут не учесть. А молодые — поаккуратней и поуважительней будут»

«В середине двора стоял наш двухэтажный изящный особняк, всегда красившийся в темно-серый цвет. Из тесной передней поднимались по широкой лестнице светлого полированного дерева, устланной цветистым ковром, в парадные комнаты. Из приемной с резными шкафчиками и стульями светлого дуба вели две двери: одна в кабинет отца, другая — красного дерева с матовыми узорными стеклами — в залу. Кабинет отца — маленькая комнатка с вычурным лепным потолком, изображавшим голубое море, из волн которого выглядывали наяды и тритоны. Этот потолок был предметом нашего восхищения в детстве…»

Странная участь у Пречистенки… С середины XIX века этот исконно дворянский район активно скупался нарождающейся буржуазией. Разбогатевших торговцев и промышленников мало устраивали изысканные дворцы прежней знати, они строили свои — пышные, помпезные, «псевдо». Доходные дома, торговые лавки, магазины…

Иногда кажется, что список утраченных в последние годы домов станет бесконечным. 25 августа строители начали разбирать здание Военторга на Воздвиженке. Комиссии заседают, министры пишут письма, столичные власти огрызаются, а дом теряет перекрытие за перекрытием.

До конца XVIII века земли, где сейчас находится Молочный переулок, принадлежали Зачатьевскому монастырю. По одной из версий здесь находились заливные луга, паслись коровы — отсюда и название переулка. По другой, историка П. В. Сытина, в начале XIX века здесь располагался молочный рынок.