13 октября культурная общественность отметила 60 дней принудительной музеефикации дома Мельникова. Сочувствующей трепетной общественности дана характеристика заместителем директора музея Мельникова (на личной странице): она то "пляшет гопака", то "ходит на цырлах" (перед внучкой архитектора). Возможно, зависит от степени гопака общественности, отметим мы и сто дней, и двести… Для тех, кто совсем не в курсе, происходящее описано в открытом письме к министру культуры. Тот, правда, не отвечает и вообще делает вид, что ничего не знает. Так что пока вот такой маленький юбилей.

Нынешняя, обостренная, стадия началась 13 августа, о происшедшем написано столько, что заново пережевывать нет смысла. Тем более, что все исследовал и написал известный блогер Илья Варламов, правда, чуток поторопился и дом Мельникова стал у него домом Менькова (тоже, верно, хорошего человека), но в целом акценты расставил: старуха, засевшая в доме, по недоразумению исполнительница воли завещания своего отца, внучка своего деда, - несомненное зло, Музей Архитектуры, наконец-то дождавшийся отлучки старухи на дачу и незамедлительно перешедший в искусствоведческое наступление с последующими изгнанием мужа старухи прочь из дома, сменой замка, фиксацией старухиных трусов на бельевой веревке и изъятием старухиных денег (а чего они в доме-памятнике валяются?) – такое же несомненное добро. Ибо люди хотят самого наилучшего: устроить, наконец, в доме музей, пустить туда посетителей и сделать наследие великого архитектора Мельникова общедоступным. Музей даже новый хештег (модное слово) придумал для социальных сетей - «домнаш». А сотрудники музея, дабы всему миру показать, что работы ведутся полным ходом, начали постить «себяшечки» из дома, что, несомненно, входит нынче в перечень действий по описи музейного имущества, и обсуждать предложения своих друзей о том, что лучше – в дурку старушку сдать или просто убить.

Тут, надо отметить, спасовала общественность. Та, что обычно комментирует заявления известных блогеров (и после прочтения которых хочется немедленно податься во внутреннюю эмиграцию) и, если что, прикидывается то ли ботами, то ли спамерами, то ли наемными служащими неизвестных лиц, которые платят и платят вышеуказанным за падение нравов. Общественность, воспитанная баталиями в ЖЖ и жестокими битвами в социальных сетях и давно уж готовая выклевать глаз кому угодно, внезапно дрогнула. Пыталась взять себя в руки, конечно, но груз литературных знаний (чтение Достоевского до добра не доводит!) никак не давал ей дружно встать на сторону Музея Архитектуры. Даже в комментариях к посту известного блогера дрогнувшие писали в том духе, что музей, конечно, нужен, но зачем в дом вламываться и затем старуху в доме запирать, тем более, что как ни крути, а она тоже собственница, в доме прописана, да еще и внучка архитектора? Да, говорят, что и отец-художник ее любил и в отличие от второй дочери, она ему поддельные документы на подпись не подсовывала. Так ли нынче делаются музеи? Именно так, отвечал музей, «бабушка совсем страх потеряла», потому пусть общественность пляшет гопака и ходит на цырлах в другом месте. А музей будет музеефицировать (и старуху заодно, коли сама не музеефицируется) и себяшествовать.

Что до «Москвы, которой нет», то, кажется, понятно, чью сторону мы не могли не занять. Мы ведь как раз и есть та самая общественность на цырлах, которая при любом раскладе и всегда не за применение силы, а за переговоры любой сложности. Ну что ждать от проекта, деятельность которого началась с истории каретного сарая, и который делал все, чтобы защитить Дачу Муромцева (барак, по мненью многих)? Фактически сразу же мы написали личное письмо в музей, где говорили о том, что «мы оказались теми, кто знает обе стороны и не может сейчас встать на вашу сторону, простите. Но мы не хотим и публично от имени проектов и движений осуждать вчерашние действия, потому что не оставляем надежды, что даже из этой ситуации можно найти выход и сесть за стол переговоров». Переговоры – вот единственно возможный выход. Мы так считали и считаем. А не перебрасывание продуктов через забор, проживание сотрудников ЧОПа в доме и запуск собак во двор для устрашения.

Понятно, что как люди, до некоторой степени погруженные в эту историю уже несколько лет, мы не могли не отметить, что указанная вредная старуха все эти годы содержала дом одна и оплачивала все приходящие квитанции на свою пенсию. Что, когда дом входил в зиму без отопления, именно она обивала пороги инстанций, чтобы дом не выстывал. МУАР на тот момент уже имел в оперативном управлении половину дома, но пальцем пошевелить забыл. Видно, до такой степени раздражала старуха, что и на дом было плевать. Сейчас вот, кстати, холодает, а отапливается ли дом? Ведь установленный котел стал поводом для открытия административного дела о непоправимом причинении вреда памятнику. Часть этих вопросов мы задали и на странице музея.

Музей ответил нам на все, спустя месяц, в середине сентября. Вендетта, оказывается, была открыта на личной странице зам. директора музея Мельникова, мы просто не читали. Поэтому в один прекрасный и, уж не помним, солнечный ли день, музей сообщил, что все совместные проекты с нами он прекращает. Проект, действительно, был – один. Это второй фотоальбом, где половину фотографий любезно предоставлял музей. Только вот партнерский договор вычитывался той стороной очень долго, потому что все в разъездах. Но, чтоб работа у нас не стояла, и мы спокойно верстались, нам любезно предоставили оригиналы для работы. А потом, когда мы должны были идти в типографию, сообщили – что нет, работать с нами музей не может. Хорошо, подумали мы, хоть нам и не понятно, почему нужно было месяц ждать, да еще и уже после нашего письма отдать нам оригиналы в работу. Но ведь мы и впрямь расходимся по дому кардинально. «Тогда просто продайте нам фотографии, как то указано у вас на сайте и всё». Ну нет, написали нам, «дирекция не считает продажу возможной». Хотя, если вы публично извинитесь и т.д., то дирекция подумает.

Что же теперь? Да, ничего. Альбом, конечно, будет, пусть и со срывом сроков. Но дело не в нем. И даже не в поступке Музея. Дело пока все в той же старухе, живущей в осажденном доме, бок-о-бок с теми, кто непременно хочет увековечить память ее деда и отца. Дело в министре культуры, которому общественность пишет открытые письма, что с одной, что с другой стороны, но министр словно бы ослеп и оглох. Дело в прокуратуре, которая не спешит надзирать за законностью. Дело в нашей нравственности, наконец. Культура любой ценой. Дом наш. И себяшечки музею в помощь.