До дела о вредительстве на электрических станциях СССР, сфабрикованного в начале 1930х годов, в доме продолжали жить ведущие инженеры-технологи станции — Борис Барсуков, Борис Крылов, Виктор Кирпичников. Последний еще в начале XX века разработал гидравлический способ добычи торфа. Виктор Кирпичников оставил яркие воспоминания о Роберте Классоне. Там он, в частности, описывал сильнейшее московское наводнение 1908 года, которое затронуло и электростанцию: «...так как нужно было работать непрерывно, несколько дней подряд, Роберт Эдуардович находился на станции бессменно. Ни один из молодых инженеров не мог вынести этой работы. Я помню, как мы сидели с ним тогда около 12-й турбины на полу, и, на 13 лет моложе его, я не выдержал такой работы — заснул, а Роберт Эдуардович был бодр и энергичен». В 1920 году Кирпичников начал серьезно заниматься боксом. Инженер выделил в своей квартире специальную комнату для тренировок, на которые приходили около 10 спортсменов и боксировали под руководством тренера Никифорова.

 

В 10 квартире жил мастер котельной Иван Николаев, вспоминавший, как 1 января 1910 года он с Робертом Классоном выкачивали нефть из подвала электростанции: «В ночь на 1 января 1910 года, по неосторожности одного из рабочих, в подвал котельной была напущена в громадном количестве нефть. Он (Р. Классон. — БГ) сейчас же пришел, поздравил всех нас с Новым годом. Я провел его в подвал и показал на новые нефтяные источники. Увидев это, он сделал свою обычную гримасу. Я объяснил, как это произошло. Он сказал на это: «Ну что же делать, Иван Вячеславович, кто ничего не делает, у того ничего не случается». И потом, не боясь, что испортит свой костюм, принялся вместе с нами откачивать нефть, говоря при этом: «Вот так Новый год!».

В 15 квартире жил Андрей Ефремов — потомственный почетный гражданин, председатель Взаимно-вспомогательного общества фельдшеров и фельдшериц, член Союза общества помощи врачей. Он работал в фельдшерском пункте при электростанции.

«Мама переехала в этот дом в 1939 году с Арбата. Она познакомилась с работником ГЭС — молодым человеком, который жил в этом доме. Вышла за него замуж и родила ребенка,мою сестру. В 1941 году ее муж погиб в ополчении под Москвой. На станции есть доска памяти, на которой написано его имя — Коптелов Николай Кузьмич. А мама осталась в его комнате в коммуналке. Мой отец Евгений Файнберг был инвалидом по зрению, поэтому его не взяли в армию. Он мотался по госпиталям, был в Средней Азии и подхватил там малярию. Папа был энергетиком, закончил ленинградский Политех. Потом приехал в Москву и снял у мамы в комнате угол. Так я и появилась. Потом они поженились. Соседей по коммуналке у нас было очень много. Все наши соседи были работниками ГЭС или Министерства энергетики — это ведомственный дом. Однажды с пятого этажа к нам переехали Бизяевы, многодетная семья. Муж работал в котлотурбинном цехе, а мать занималась детьми. Их первая дочь Валька была глухонемой, Вовка был инвалидом с горбом и на костылях, а Пашка в 1953годусвалился с единственного балкона нашего дома. Но взамен этого Паши тетя Маруся родила еще одного Пашку. Всего у них было 6 человек детей. Муж пил. Мы не могли ничего оставить ни на кухне, ни в коридоре, потому что отец у меня еврей, итетя Маруся говорила так: «А твой «яврей» тебе еще купит!» Когда муж уходил на работу, она тоже позволяла себе выпить, но когда он узнавал, что она пила, то колошматил ее, а она его сажала на 15 суток. Тетя Маруся была артисткой. Поскольку, оказавшись в милиции, он не мог работать и не приносил денег, то она шла в милицию, устраивала приступ эпилепсии, и они быстренько его выпускали. У нас на двери сохранились вмятины от кувалды. Еврейство нам тяжело далось. Я это и в школе и в коммуналке поняла. Я не в обиде, но никуда от этого не деться.

Моя мама пришла на станцию и освоила профессию водителя. Ей предлагали возить директора станции, но она отказалась из-за того, что у нее уже был маленький ребенок. Она работала в отделе снабжения и ездила на грузовой машине. Это было еще до войны. В соседнем дворе заливали каток, и все катались на коньках, и я на своих гагах. Были и танцы: ставили на подоконник проигрыватель, заводили пластинки и танцевали. Ну и, как обычно, дом ходил на дом. Я считаю, что дрался и враждовал с соседними домами тот, кто ничем не занимался.

Дом был ведомственным, у нас закрывался на ночь двор, дворник дядя Ваня следил за порядком. На арочном своде у нас были металлические щиты, на которых было написано, кто живет в какой квартире. Если человек пришел, то его спрашивали всегда к кому он, а если он не мог ответить — то он чужой».

 Ася Аладжалова

«Наша квартира принадлежала главному инженеру ГЭС. Весь четвертый этаж ему принадлежал. В этом доме квартиры до революции были на этаж или на половину этажа. Моя семья въехала сюда в 1946 году, тогда на двери еще сохранялась старая дореволюционная табличка. Мой прадед Василий Павлович Горюнов был сыном расстрелянного начальника железнодорожной станции где-то на границе рядом с Ташкентом. В начале 1920-х годов прадед поехал в Ташкент получать образование в области энергетики. И впоследствии вся наша семья, включая моего двоюродного брата, которому сейчас 33 года, все по мужской линии получают энергетическое образование.

В 1945-46 годах мой прадед получил трехкомнатную квартиру на Бережковской набережной. А его товарищ получил эту двухкомнатную квартиру на Садовнической. Но прадед очень хотел жить в самом центре, и они с товарищем махнулись. Прадед стал жить в девятом доме от Кремля. Роскошная квартира была на втором этаже. Тоже коммуналка, но там были два туалета и две ванны. Стояли красивые модерновые шкафы под потолок. Они остались от старых жителей. В одной из комнат жила Аэлита Петровна, которая работала в медсанчасти при ГЭС. Я к ней приходила смотреть телевизор. Моя мама тоже работала в медсанчасти при ГЭС».