Портики стадиона украшены необычным декором. Это барельефы скульптора Меркурова, запечатлевшие силачей, атлетов, футболистов. Логика проста и понятна: спортивное сооружение должно быть украшено сценками из спортивной жизни страны. Однако среди спортсменов есть барельеф с трактористом и комбайнерами, есть сценка с красноармейцами. Откуда они взялись на стадионе?
И где в 1920-х проходила грань между спортсменом, комсомольцем и просто красавцем?
Попытаемся разобраться.
В конце 1920-х молодое советское государство активно самоутверждалось за счет спорта. Спартакиады, Олимпиады и матчи, безусловно, повышали внимание других государств к молодому соседу – но не только это. Спорт становился идеологией. «Атлетом можешь ты не быть – но физкультурником обязан!» - гласили подписи к журнальным иллюстрациям 1920-х.
И первой массовой игрой провозглашался футбол.
Почему? Правила игры мог освоить каждый, никаких особых навыков, вроде гимнастической гибкости или балетной выправки он не требовал. Сотни команд по всей стране собирались на тренировки – и те же сотни команд из всех захолустий могли приехать в Москву на матч. Неважно, как это было – но так это анонсировалось. И именно для таких целей в столице заложили стадион «Динамо» - на данный момент старейший стадион Москвы.
Первое советское десятилетие проходило под знаком спонтанности и эйфории: футуристы готовили плакаты для юбилеев Октябрьской Революции. Молодые художницы бросали мольберт ради росписи тканей. Не отставали и рядовые граждане: жизнь молодой работницы предполагала занятия спортом и в драмкружке – после смены у станка. Тракторист так же просто сменял спецовку на футбольную форму, как впоследствии сменит трактор на танк. Пропаганда растит работников широкого профиля. И потому в искусстве и спорте понятие «профессионализма» размывается.
Курс задан на безграничные возможности человека. Красноармеец летит на Луну. Советский инженер обольщает марсианку Аэлиту. В моде легкая практичная одежда с «космическими» элементами. В моде юное сильное тело.
Вероятно поэтому футбол стал самой распространенной спортивной игрой 1920-х. Итог матча невозможно просчитать заранее, и эта неизвестность вносила элемент азарта, стихийности в общее действо. Советское государство, приглашая на матч зарубежные команды, заранее принимало правила игры. Победа могла достаться соперникам. И это не было позором или трагедией. Игра оставалась игрой – не более чем футуристические изображения в Окнах РОСТа. И главное в игре – участие. Люди на трибунах соединялись в едином эмоциональном порыве с людьми на арене. Пассивных - не было: сегодня играют они, завтра сыграем мы.
Впоследствии, уже в середине 1930-х на смену футболу пришел культ массовых шествий.
Стихийность живой игры проиграла застывшим формам постановочного действа. Бегун превратился в барельеф. Футбол стал зрелищем вместо игры. Как раз ко времени заката стихийного спорта, к 1930-му году относятся барельефы Меркурова, установленные на фасадах стадиона «Динамо».
Барельефы «Трактор» и «Комбайн» напрямую отражают связь спорта с повседневной жизнью советского гражданина. Утро – на производстве, вечер – на стадионе. Причем, не в качестве зрителя, а в качестве участника игры, тренировки, эстафеты. Два производственных сюжета обрамляют центральный, игровой. Меркуров как будто отобразил самую жизнь стадиона. Это не просто декор - это застывшая идеология 1920-х в формах 1930-х годов.
Уникальный опыт, редкий случай!
Курс начинает меняться уже в начале 1930-х .
Стихийность постепенно сменяется постановкой. Сперва застывают зрители. Если в 1920-х каждый болельщик играл сам, и мог в свою очередь выйти на это же поле со своей командой, то к 1936-му между трибунами и ареной пролегла полоса отчуждения. Там, внизу, остались профессионалы. Они уже не отстаивали смену у станка перед тем, как ехать на матч. А здесь, наверху, оказались те, кто еле успел переодеть заводскую спецовку. Культ массового увлечения футболом сходил на нет. Любителю выход на большую арену был заказан. То же самое происходило в сфере пластического танца: при Айседоре танцевали все – студентки после занятий, машинистки после работы. А раз в месяц они могли выступать на настоящей сцене и получать за это гонорары. После директивы о закрытии частных танцевальных школ на сцене остались только профессиональные танцовщицы. Массам предложили застыть.
Взамен стихийного футбола и свободного танца массам предложили маршировать. И чем проще движения в марше – тем больше людей в нем можно задействовать. А трибуны и вовсе не нужны: можно обойтись всего одной, трибуной Мавзолея. Апофеозом спортивного марша 1930-х можно считать финал фильма «Цирк».
Но не пленкой единой: самым ярким примером стыка двух эпох можно считать спортивные барельефы стадиона и станции метро «Динамо». Застывший бег, застывший танец, мгновение касания бутсы и мяча – продленные в вечности.
«Динамо» - старейший московский стадион, построенный еще во времена «стихийного футбола» 1920-х. Все последующие годы в любителях спорта воспитывали зрителя, а не игрока. Но сейчас, в конце 2000-х реприза бурлящих 1920-х ощущается в сфере досуга. Более половины прогрессивных молодых людей помимо работы всерьез занимаются спортом, творчеством или танцем.
Очень жаль, что мы не видим реплик прошлого в нашей сегодняшней жизни. Тракторист-спортсмен сегодня как никогда ранее актуален.
Третий день крушат трибуны, внутренние помещения и фасадные стены. Очень жаль, что последнюю точку в споре идеологий ставит грубая сила и куча денег. Очень жаль!
автор: 