Кремлевский Дворец съездов, памятный россиянам по праздничным первомайским открыткам, фантикам конфет «Юбилейных» и гала-концертам всенародно любимого радио «Шансон», никогда не был особым предметом гордости советских зодчих. Хотя путеводители и вынуждены были говорить о нем, как о «великолепном здании, сверкающем стеклом и серебристым алюминием», которое «гармонично вошло в архитектурный ансамбль древнего Кремля» и «не нарушает своеобразия складывавшегося веками живописного силуэта», все прекрасно знали, что именно эта гармония послужила одним из поводов к исключению Москвы из списка городов-памятников ЮНЕСКО. Даже на экспликации к туристическим схемам этот номенклатурный объект числился под обидной русской литерой «Х».

Только в послеперестроечные времена о Дворце съездов стали говорить конкретно и однозначно: «безликая коробка», «огромное здание, резко диссонирующее со всеми кремлевскими постройками, созданное по проекту придворного архитектора Хрущева и Брежнева — М. В. Посохина и его соратников, которым была выдана за поругание Кремля Ленинская премия». Общество вроде бы окончательно утвердилось в мнении, что Кремль — это непрекосновенная национальная святыня, а советское градостроительство в нем — аморальное измышление адептов зла.

Прошло десять лет, и вот недавно на официальном сайте Союза архитекторов России появилась рецензия прямо противоположного толка: «По замыслу М. В. Посохина в 1961 году был сооружен Дворец Съездов — одно из самых совершенных общественно-зрелищных зданий того времени в мире. Громада Дворца внесла в складывавшийся веками многообразный и разностильный ансамбль Кремля важный современный акцент». Ветер снова переменился.

Осенью 2004 года, Дворцу съездов все-таки был присвоен статус вновь выявленного памятника архитектуры. Если обычно эта процедура отражает признание ценности здания, то в данном случае речь идет о принципиальном пересмотре его значения. Очевидно, этот момент можно считать вторым рождением КДС. Чтобы осмыслить противоречивую суть события, следует обратиться к занимательной истории возникновения Дворца съездов, начавшейся в 1959 году.

Формальным поводом для строительства будущего памятника советского зодчества была нехватка мест для активно размножавшихся народных избранников в старом зале заседаний Верховного Совета СССР. Руководителем большого авторского коллектива назначили Михаила Васильевича Посохина, действительно исполнявшего роль придворного архитектора Хрущева (в тот момент он как раз занимался его личной дачей). Кроме него в проектировании участвовали такие известные мастера, как Стамо, Штеллер, Мндоянц, Макаревич, Тхор, Закарьян, Локтев, Рапутов. Но на самом деле первым зодчим проекта являлся Никита Сергеевич, именно так об этом говорил и сам Посохин. Окончательное утверждение всех вариантов производилось Хрущевым, и как раз он принял решение строить Дворец съездов в Кремле (рассматривалась и возможность создания правительственного комплекса на Ленинских горах).

Первоначальный вариант кремлевской новостройки был относительно тактичным. Под снос попадали лишь служебные корпуса 19 века, здание с залом заседаний на 4000 мест встраивалось между Теремным дворцом и Старой Оружейной палатой (так называемый Третий корпус) и не должно было выситься над старыми трехэтажными зданиями. Но потом Хрущев съездил в Китай и вдохновился идеей строительства тамошнего Дворца съездов на 10000 мест. Было отдано распоряжение срочно увеличить строящийся КДС в полтора раза и добавить к нему банкетный зал максимального объема. Это решение определило участь Третьего корпуса, построенного в 1806 году известным зодчим Иваном Еготовым. За время своего существования здание перестраивалось и к моменту сноса выглядело довольно невзрачно, но в принципе это была видная классическая постройка, к тому же замыкавшая треугольник Сенатской площади (две другие ее стороны — Арсенал и Сенат, построенные в 18 веке). Одновременно было снесено северное крыло Патриаршего дворца, которое не глядя посчитали малоценной поздней пристройкой — только при реставрационных работах 2003 года были найдены доказательства того, что на самом деле это крыло включало в себя первоначальный объем дворца конца 15 столетия. Огромный урон был нанесен и археологии Кремля. Наспех были раскопаны лишь небольшая часть огромной стройплощадки, накрывшей территорию крепости времен Юрия Долгорукого.

Для проектировщиков главной проблемой был банкетный зал, место для которого пришлось искать тогда, когда строительство уже велось полным ходом. Вариант его постановки отдельно, чуть южнее основного здания, был отвергнут, оставалось разместить дополнительный объем на 2500 человек на крыше Дворца. Экспертная комиссия, наблюдавшая за деятельностью творческого тандема Хрущева-Посохина, пыталась возражать, говоря, что огромная новостройка убьет вид на Кремль со стороны Александровского сада и Нового Арбата. Но Хрущев со свойственной ему простотой ответил: «С одной стороны закроем, пусть смотрят с других». В результате от золотой пирамиды соборных куполов, обращенной к парадному входу через Троицкие ворота, осталась лишь верхушка Ивана Великого, одиноко торчащая над строгой горизонталью Дворца съездов.

Спустя немногим более 40 лет после этих несимпатичных событий сын официального автора Дворца Михаил Михайлович Посохин, заместитель главного архитектора Москвы и руководитель института «Моспроект-2» имени М. В. Посохина, выступил инициатором постановки КДС на госохрану. Специальная комиссия при Государственном управлении охраны памятников проголосовала за это предложение в соотношении 11 против 7. Очевидно, это решение стоит рассматривать как ответную реакцию на волну сносов физически крепких, но идейно устаревших построек недавнего прошлого, хотя о сносе Дворца съездов речи пока не шло. Планировалась лишь внутренняя реконструкция, на которую лет 10 назад тот же Посохин вряд ли обратил бы внимание. Но времена теперь непредсказуемые: сегодня одно, а завтра совсем-совсем другое, да к тому же известно, что нынешнее начальство сильно недолюбливает архитектуру советского функционализма. Опыт гостиницы «Москва», обсуждение ценности которой началось уже после принятия решения о сносе, показал, что лучше перестраховаться заранее. Да и вообще, официальное признание — вопрос принципа.

Выступавшие на вышеупомянутом заседании докладчики из «Моспроекта-2» говорили о том, что КДС — это свежее слово в советской архитектуре 1960-х, что он светел, пропорционален, в нем присутствует гармоническое единство внешнего и внутреннего пространства, а над его созданием трудились лучшие мастера своего времени. Со всеми этими утверждениями вполне можно согласиться. Сразу по окончании строительства Дворец вызвал множество подражаний, его младшие братья разбросаны по всему бывшему Союзу. Достаточно сравнить его хотя бы с тяжким и бесформенным Дворцом молодежи на Комсомольском проспекте, чтобы оценить относительно высокий качественный уровень КДС. И все-таки, при социализме хвалить его вслух считалось неприличным (все равно как восхищаться мелодией советского гимна, хотя по-своему это тоже сильная штука). Однако все познается в сравнении. Московские архитекторы давно вышли из пришибленного состояния, перестали жаловаться на ограниченные возможности и отсутствие творческого простора, а результаты выдают все равно никудышные. На сегодняшнем общем фоне профессионализм мастеров страны Советов действительно впечатляет. Так что, признавая достоинства КДС, зодчие в каком-то смысле признают и собственную беспомощность.

Защитники Дворца говорят и о том, что советская архитектура это отражение нашего прошлого, неважно, хорошего или плохого, а переписывать историю — занятие дрянное и небезопасное. Весьма справедливая логика, если бы только не избирательная стратегия ее применения. К сожалению, эта теория эксплуатируется лишь от случая к случаю, так что подписи ее убежденных сторонников можно встретить и под сносными приговорами старым московским усадьбам.

Оставшиеся в меньшинстве противники посохинской инициативы в свою очередь указывают на то, что породившая Дворец КПСС — не что иное, как вавилонская блудница, и ее проклятому наследию не место рядом со святынями. Союз православных граждан напоминает о том, что «преодоление богоборческого наследия в архитектуре Москвы должно стать импульсом для укрепления роли нашего города как духовной и политической столицы России и православного мира». Но наиболее убедительным выглядит следующий аргумент: нельзя пытаться играть по правилам с теми, кто изначально отказался от их соблюдения. Охранный статус КДС будет индульгенцией умышленному злодеянию его строителей, даст зеленый свет дальнейшим нарушениям и лишит нас надежды на будущее исправление градостроительных ошибок современности. То есть постановка Дворца съездов на охрану с одной стороны является реакцией на лужковский строительно-разрушительный беспредел, а с другой — официально оправдывает беспредел советский.

Эта непростая дилемма еще раз напомнила об отсутствии четких критериев ценности архитектурных объектов. Директор Центра градостроительных исследований Виктор Иванович Шередега разъяснил ситуацию так: «Ценность определяется в первую очередь отношением общества, ведь когда-то и готику почитали средневековой дикостью. Должны быть выработаны различные методики в отношении построек древних и современных, нельзя одинаково подходить к особнякам и, например, к памятникам промышленной архитектуры. Сейчас эксперты просто запутались в собственной риторике, а по сути это все вопросы этического характера. Нельзя объявлять памятником то, что построено с грубым попиранием имеющихся на тот момент норм и понятий, вопреки самой сути охраны памятников. Да, я могу согласиться с тем, что отметины, оставленные на лице города историей имеют свою безусловную ценность. Только давайте сначала разберемся, отметина это или безобразящий шрам? Памятник — это то, что признано обществом, что не вносит в него раздора. Его охрана включает в себя элементы науки, философии, этики, идеологии и так далее. Она не должна безвольно следовать за эмоциональными перекосами отдельных социальных групп или властных структур».

Вот так, начали с функционализма, а закончили все равно моралью. Кстати, в современной европейской практике имеется пример решения очень похожей проблемы. На территории средневекового замка в городе Чешски-Крумлов, признанного памятником ЮНЕСКО (как и Кремль, восстановленный в этом звании с 1990 года), размещается открытый театр с вращающейся сценой — заметное произведение архитектуры ХХ века. Там эту проблему решили так: театр будет разобран и восстановлен в другом, более подходящем для него месте.

Александр Можаев, «Новый Очевидец» № 15, 22 ноября 2004