Музей архитектуры, расположенный прямо напротив Кремля, ярче всего отражает положение дел в столичной архитектуре. Музею не хватает денег на постоянную экспозицию, историческое здание обветшало и находится в ремонте. Однако его директор Давид САРКИСЯН уверен, что ветхость куда как лучше новорусского глянца. Саркисян – яростный противник разрушения московских памятников. Недавно Музей архитектуры обратился к президенту с открытым письмом, в котором призвал остановить разрушение исторической Москвы. Под этим письмом подписались видные архитекторы и художники.

– На недавней выставке «Арх-Москва» ваш музей представил самую лаконичную и яркую инсталляцию: три надгробия с надписями «Военторг», «Манеж», «гостиница «Москва». Все действительно так плохо?
- Некоторое время назад все действительно было плохо. Москва была таким паноптикумом, где собрали самые нелепые архитектурные строения. Появлются компании, готовые платить мировым архитектурным знаменитостям. Я имею в виду проект «Русский авангард» Эрика ван Эгераата, который сначала планировалось возвести на Якиманке.

– А может, это и хорошо, что Москва так нелепа? Может, в этом и есть ее стиль?
– Нынешняя Москва похожа на город с раковыми опухолями. Уже то, что мы пережили это странное сооружение – чудовищную яму на Манежной площади (торговый центр) с кичевыми интерьерами под русскую старину, – диагноз. А вообще, конечно, все началось с храма Христа Спасителя, который мы якобы реставрировали, а на самом деле соорудили некое пластмассовое чудачество.

– Вы считаете, что Зураб Церетели и его творения виновны в нынешнем положении вещей в московской архитектуре?
– Нет, Церетели тут ни при чем. Если не он – был бы другой человек, такой же энергичный и плодовитый. Церетели просто заполняет пустоты в нашем сознании. Если ты не понимаешь, что плохо вместо архитектурного подлинника «Военторга» ставить блочный муляж – значит, ты принадлежишь к миру таких же странных существ. Один наш очень крупный московский чиновник приехал в Венецию и воскликнул: «Боже, как тут все запущено!» У него сознание настроено на новорусский глянец. Боюсь, что когда у Питера появятся деньги, он превратится в город, похожий на Москву. Сейчас в Питере, как и в Венеции, идет красивое, благородное умирание. Москва уже умерла.

– По-вашему у города может быть только два состояния: красивое умирание или безобразная смерть? А как же архитектуре ладить со строительством и с современностью?
– Должно быть промежуточное состояние – как у Лондона. Там самые дорогие дома – дома с соломенными крышами. Если он у тебя сгорает, ты должен – соломинка к соломинке – по старым технологиям построить точно такой же. То, что сгорели уникальные фермы Бетанкура в Манеже – трагедия мирового масштаба. Деревянные конструкции опирались на стволы в 45 метров длиной. И благодаря этому в зале могли одновременно находиться 12 тысяч человек. Это был шедевр. Сейчас такие деревья просто не растут. Поэтому, когда говорят, что построят точно такое же здание, знайте – это ложь. Военторг был самым красивым домом Москвы в стиле арт-нуво. А гостиницу «Москва» до сих пор не могут сломать, хотя и говорили, что она непрочная. Считайте, мы потеряли их навсегда.

– На прошлой неделе наша газета писала про перестройку ВДНХ. А потом на форуме появились отклики: «Зачем нам это сталинское старье?! Это даже и не архитектура!»...
– Когда-то я сам не любил сталинскую архитектуру. Казалось, высотки – это искажение старинных пропорций. Сейчас понимаю: эти вещи смотрятся как большие стильные фантазии на еще более ранние эпохи. С ними не идут ни в какое сравнение нынешние постмодернистские здания. Ни у кого из московских архитекторов нет этого чувства стиля и стильности. Возможно, только один архитектор – Михаил Белов – чувствует стиль. Он тоже искажает пропорции, строит специально вычурные сооружения (дом на Патриарших прудах), но по крайней мере у него есть юмор.

– За пять лет директорства вы превратили Музей архитектуры едва ли не в самую активную музейную площадку города. Как вам это удалось?
– Мы – живое место, где делаются важные выставки на важные темы. И потом, наш музей – обладатель самых бесценных сокровищ по истории архитектуры в мире. И самый большой фотомузей – 2 миллиона фотографий, плюс фантастический набор чертежей, начиная с Василия Баженова. И это при том, что у нас в здании гниют трубы. Если бы вы знали, какое у нас финансирование, вы бы сильно удивились, как вообще мы до сих пор не закрыты.

– Какое, на ваш взгляд, самое красивое здание Москвы?
– Естественно, Пашков дом.

– А самое некрасивое?
– То здание на Новослободской улице с безумными башнями и фонарями, мимо которого я недавно проезжал.