Всякому пожилому москвичу хорошо известно, что Страстной бульвар является одним из самых значимых мест столицы за исключением Киевского вокзала.

Овеянный легендами седой московской старины Страстной бульвар возник, как и сама Москва, в незапамятные времена, о чем каждый может прочитать в многочисленных книгах, посвященных этому вопросу.

Многое видел Страстной бульвар, расположенный в нынешние времена практически между двумя крепкими спинами двух металлических памятников: Александру Пушкину (Пушкинская пл.), у ног которого коммунисты били диссидентов, а нынче живут проститутки, и Владимиру Высоцкому, который теперь вечно будет глядеть на издревле существующий на углу (ул. Петровка - Петровский бульвар) магазин «Рыба», где раньше продавали рыбу. Кстати, если встать на место Высоцкого и «только чуточку прикрыть глаза», как велели ранние «шестидесятники» в своей культовой песне «Бригантина поднимает паруса», то можно увидеть ОДНУ малую родину упомянутого Пушкина (Харитоньевский переулок) плюс ДВЕ малых родины упомянутого Высоцкого: тихий Большой Каретный переулок, где он, в отличие от Пушкина, родился, как бард, и грозную ПЕТРОВКУ, 38, на свет которой он появился в качестве майора Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя». Что само по себе говорит о живительной силе искусства и советской власти, ибо наш народ зачастую существует в разладе со стражами правопорядка, именуя их «ментами», а Высоцкого, наоборот, до сих пор любит.

Неудивительно, что между двумя этими спинами находится легендарный журнал «Новый Мир», где бился за свободу титан Солженицын, чье имя вполне достойно еще одного металлического памятника, но его до сих пор нету. То есть, это место получается такое как бы даже ЛИТЕРАТУРНОЕ, в отличие от Киевского вокзала, вышедшего из народного фольклора и туда же на старости лет возвратившегося. В пределах Страстного часто выпивали на скамейках деятели всякой культуры, а некоторые там даже и спали, обоссавшись, и их забирали упомянутые «менты».

Скульптор, поэт, прозаик и эссеист Федот Федотович Сучков раскрыл мне как-то глаза на важный секрет Страстного бульвара. И это вовсе не была та знаменитая дощатая «Блинная», которую нынче снесли, построив на ее месте какое-то нью-рашевское чудище, где продают пиво за безумную цену, но вкусное. Там тетя Маргарита была, а у нее дочка, которая облизывала детским язычком красную икру в баночке для придания этой икре дополнительной свежести. Тетя Маргарита позволяла, если возьмешь блины с икрой, распивать принесенную с собой водку и пиво, которое было тогда дешевое, но невкусное. Однако пустые бутылки обласканный посетитель должен был отдать непременно ей, иначе всегда получался скандал. В пространствах Страстного можно было наблюдать прозаика Юрия Осиповича Домбровского, отбывшего 15 лет в Сталинских тюрьмах, концлагерях, ссылке и, конечно же, упомянутого Федота Федотовича, отсидевшего всего лишь 13 лет. Они тихо рассказывали творческой молодежи, среди которой были ныне покойные: лидер и предтеча гей-культуры Евгений Харитонов, романист и нравственный философ Владимир Кормер, погибший от пьянства поэт Лев Таран, ныне временно живые: будущая звезда сценографии Владимир Боер, уроженец города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, тогдашний плейбой и светский лев, замечательный прозаик Николай Климонтович, автор исследований о 1937-м годе Виктор Новак и др... Тихо рассказывали о том, что видели и пережили в упомянутых концлагерях, отчего в сердцах молодежи разгорались искры презрительного отношению к существовавшему тогда режиму и зрели «гроздья гнева», что нашло отражение в их творчестве, надолго опередившем вялотекущее время. Тихо запевали песню «Будь проклята ты, Кол-лыма», закуривали, после чего добрая тетя Маргарита выгоняла всех на улицу, где Федот Федотович подсаживался на скамейки к «девочкам», которые все делали бесплатно, и говорил им хорошую фразу: «Хотите посмотреть, как живут художники?» (Его мастерская располагалась рядом, в одном из бесчисленных Колобовских переулков).

Однако не о «Блинной» в данном случае идет речь, а о вожде и тиране Сталине. Дело в том, что однажды мы с Федотом Федотовичем прогуливались в хорошую минуту вдоль Страстного бульвара, размышляя об истории России и ее месте в обойме цивилизованных народов. Мы все тогда только что прочитали отдельные труды философа Василия Розанова и находились под его несомненным влиянием. Федот Федотович сказал, что Розанов тоже любил Страстной бульвар. Я ответил, что об этом у него нигде не написано, и мы немного поспорили.

- Да ты, я вижу, вумный, как вутка, - пошутил Федот Федотович, подражая «чалдонскому» сибирскому языку, изучению которого он, уроженец все того же города К., стоящего все на той же великой реке, посвятил немало творческих минут. - А ну-ка ответь-ка мне, вумник, что вот это есть такое?

И он указал мне на изрядный постамент красного гранита, размером (ориентировочно) 1м х 1м и в высоту метра полтора, расположенный примерно в 300 шагах от редакции журнала «Новый мир» или, вернее, от барельефа «ВСЯ НАША НАДЕЖДА ПОКОИТСЯ НА ТЕХ ЛЮДЯХ, КОТОРЫЕ САМИ СЕБЯ КОРМЯТ», расположенного напротив редакции этого журнала и до сих пор не потерявшего актуальности.

Федот Федотович указал. На постаменте лежала алая гвоздика. Сам постамент был красный, а гвоздика - алая. Предания седой старины. Федот Федотович рассказал мне, что в его бытность студентом Литературного института (куда он возвратился непосредственно из лагерей) здесь на постаменте покоился БЮСТ СТАЛИНА, который исчез непосредственно после того, как сам Сталин исчез из Мавзолея, где он преспокойно полеживал в виде набальзамированного трупа рядом с аналогичным трупом своего старшего товарища Ленина, чьи нормы он, как выяснилось на очередном съезде коммунистов, грубо нарушил, а также был груб с его женой (вдовой).

Сталина убрали, однако с тех пор на осиротевшем постаменте каждый Божий день появлялась алая гвоздика. То есть, может быть, и не каждый день, но уж это точно - как только старый лагерник шел мимо, алый цветок на постаменте уже был.

Я выразил сильное сомнение. Я сказал, что, конечно же, видел этот постамент, но, не зная его происхождения, всегда был к нему равнодушен. Но что-то никогда не замечал там ежедневного цветка, да к тому же его непременно украли бы нищие, чтобы продать кому-нибудь, более обеспеченному, дожидающемуся без цветов свидания у ног Пушкина.

Федот Федотович надулся и обвинил меня в отсутствии писательской наблюдательности, незнании жизни: нищий не станет воровать ОТДЕЛЬНЫЙ цветок, потому что ему нужна охапка цветов. Нищий мог бы, конечно, каждый день брать по цветку до накопления целого букета. Но ведь ПЕРВЫЙ цветок непременно завянет до приобщения к коллекции ПОСЛЕДНЕГО цветка (тогда еще не было голландских неувядающих гвоздик, цветы вообще тогда не покупали, а ДОСТАВАЛИ). А во-вторых, сталинисты подкараулят нищего и набьют ему морду.

Я вынужден был согласиться с его логикой и в очередной раз подумал о том, сколь необъятно познание мира и сколь многими знаниями мне еще, в сущности, следует овладеть, чтобы адекватно реагировать на уроки суммарно накопленной этим миром мудрости.

Шли годы. Наступила перестройка, затем - постперестройка, «дикий капитализм», «неокрепшая демократия». И в один Божий день я увидел, что постамент исчез, а ЦВЕТОК ЛЕЖИТ НА ЗЕМЛЕ.

Все исчезло, кроме цветка. Не исключаю, что постамент украли воры в рамках накопления первоначального капитала для дальнейшего развития капитализма в России. Наличие же цветка свидетельствует о том, что пауперизация бывшего советского населения является тотальной, но не всеобъемлющей, а Духовность этого населения как всегда соответствует его недюжинному менталитету.

Теперь самое главное. Я предлагаю считать место исчезновения сталинского постамента на Страстном бульваре ВЕДУЩИМ ПАМЯТНИКОМ современной России, отражающим ее прошлое, настоящее и будущее. Памятником без четко очерченных границ в пространстве и времени. Памятником, символизирующим чаемое гражданское согласие в обществе после всех ужасов, пережитых этим обществом. Памятником, на который должны равняться все остальные существующие и несуществующие памятники. Местом, куда каждый может подойти, чтобы плюнуть или положить алую гвоздику. Мочиться там будет нельзя, а демонстрации можно будет проводить, но только с разрешения начальства.

Что же касается Киевского вокзала, то там вообще море разливанное мистики и лирики, что нашло отражение в многочисленных частушках. Чего стоит хотя бы это:

Как на Киевском вокзале

Тридцать три … связали.

Положили на весы.

Во все стороны усы.

Про Белорусский, Павелецкий, Рижский, Ленинградский, Ярославский, Казанский и даже про Савеловский вокзал таких частушек почему-то не слагают, и одно это уже говорит о многом, если не обо всем.